*Объяснения непонятных слов, обозначенных
звёздочкой, даны в конце книги

Если смотреть из космоса на теперешние Касли, то можно заметить, что
посредь города - словно яма глубокая. Это Попов Озерок. Место тайное, заповедное.
Здесь много непонятного происходит. То вдруг глыбоко-глыбоко свечение голубое появится, да тень огромная и жуткая промелькнёт. То медленно из бездны поднимется рыбина неведомая, словно змей китайский на верёвочке: зубы – страшней, чем у волка, глаза – как у рака, на ниточках, плавники – что лапы с когтями. Поглядит молча кругом - и вновь в бездну опустится.
Или вдруг выскочат из воды два чешуйчатых зверя с перепончатыми крыльями и с крокодильими головами, ухватят прямо на лету чайку али утку – и опять «солдатиком» в воду. А то взбурлит вода и выплюнет в небо, словно серебристую сигару, большущую ракету. Та двигатели включит и с грохотом и воем унесется куда-то, оставляя в облаках красное зарево.
Но чаще всего здесь сома огромного видели. Сперва безобидный был: лягушек имал*. На солнышке в камышах грелся. А потом разъелся, разжирел. Хранцузской деликатесины стало не хватать. Так он, пащёнок*, на гусей навострился охотиться.
Однова встала Заворотнючка на зорьке корову отдоить – слышит, дли* Озерка
гусиный ор. Бежит сама не своя – а сом ростом с быка, что боров
безногий, по росной траве за гусем гоняется. Схватала хозяюшка
хворостину - и ну бузовать* обжору!
С тех пор мужики да мальцы со всей Заячьей слободы, чтоб сому досадить, стали в
Озерок всякую пакость зашвыривать. То старое тележное колесо
запендюрят*, то изношены калоши, то корыто дырявое. Давно бы Озерку пропасть пора. Но дивная сила в нем!
Это повелось так говорить, что живём мы на планете Земля.
А в самом-то деле – на планете Вода. И мнится мне, что Озерок – и есть та пуповина, которую Бог отсек, когда Вселенная вырастила свой самый красивый плод – Землю нашу.
Оттого тут мощь дивная сохранилась. По сию пору здесь, в центре города, в ста метрах от завода, ранней весной, только снег сойдет, грибы лесные – сморчки да строчки – из земли выскакивают. Летом, после дождей, подберезовики да боровики шляпки показывают, земляника лесная на солнышке наливается. А по ночам дикие звери рыщут. Само же озеро, по всему видно, совсем без дна. А там…
Ну, да это присказка! А теперь и сама сказка.

КАК ЧЕБАКИ ЛЮДЬМИ СТАЛИ

Завод Каслинский на отроге гор Уральских всего около двух с половиной
веков назад угнездился. В царёвы времена землю здесь болотну да озёрну за бумажны ассигнации сторговал у башкир тульский купец Яшка Коробков.
Лета тогда таки же предприимчивы, что и нонешни, были. И люди сметливы
потекли на Урал состояния сколачивать. Вот и Яшка-купец надоумился поставить железоделательный завод, чтоб из того железа штыки для русской армии ковать. А для крестьян – колесное да полозное.
Русские цари давно уж из Расеи Третий Рим ладили. Много воевали, рубежи расширяли. Ружей да штыков изрядно требовалось. Опять же, крестьян на Руси – что зайцев по лесам. И у каждого в завозне* – телега да сани. А како колесо, ежели железом не оковано, русские дороги сдюжит?
Но не так-то враз в уральской глухомани завод спроворить*. Огляд – леса да болота, дорог торных нет. Опять же, надо было и работный люд на диком месте обустроить. Анжанеров из неметчины выписать. Оснастку заводскую - где на баржах, где волоком - сюда притащить. От башкир-разбойников круг заводу палисад городить, стражу оружну ставить, зелья припасать.
Зато места тутошни – разволица! Леса могутными соснами на ветру гудят.
Хороши, чтоб уголь жечь. В горах – руды всякой полно. И, что блины на столе в масленицу, огляд большие озера. А посредь одного на острове Железки – гора рудна. Там еще индоарии, которые здесь до башкир хозяевали, домницы ставили. До сих пор каки мальцы на Железки в лодках заплывают - запечённую шихту находят. Да куски её вместо якорей пользуют.

И закручинился купчишка, что вольного да крепостного люду мало привёз. Но сметлив был, шельма! Послал стражу да приказчиков в Поповом Озерке чебаков мордами* ловить. Чтоб в заводе робить заставить. Чебаки шибко не хотели на работу огненну к новому хозяину прибиваться. Им боле в воде нравилось ширмачить. То ли дело: чё заприметил, из-под коряги выскочил – ухватил! Али у ротозея-товарища провиант стюхтерил* – и обратно в темнинку.
И пусть щука словить может, зато жисть вольна! Да и Мама-Рыба Старозаветна рядом плават, глазами блескучими следит, род свой оберегат. Оттого и хорошо на душе, спокойно…

Но морда рыбацка – хитра штука. Какая любопытна рыба в морду зашла – там и осталась. Так много чебаков переловили. А чтоб на берегу они не вымерли, горных коз к ним приставили, чтоб те их молоком отпаивали. С тех пор и пошли колена каслинские – которые Лещёвы, которые Мальковы,
которые Рыбаловлевы*, а которые Козловы, Козленковы, Овчинниковы,
Овчаренковы…
Старые каслинцы до сих пор бают:
– Мы – чебаки! Рыба мелка, сорна. Коза нас рожает. Коза нас пелехтает*.
Коза нас со службы ратной дожидается. С козой мы в театры-музеи в град
Екатеринбурх ездим.

Большая пошава* в те годы на чебаков была. Кто ерепенился, того поначалу даже цепками к колодам приковывали, чтоб в чаду да угаре железо, что воск, топили да в песке особом мелкозернистом, прозванным «конским», разные изделия отливали. А молотами киричными полосы железные на штыки да колёсны обода ковали.
В тоске великой приползали чебаки на берег озера, в песок падали,
плакали, просили Маму-Рыбу Старозаветну их к себе забрать. Но не могла она это сделать. У многих уж жабры завяли, а ины и совсем людьми сделались…

ЧЕБАКИ В ПАРИЖЕ

Годов эдак полста чебаки каслинские всякую утварь военную да
хозяйственную ладили и полосовое железо ковали, пользуя силу проточной воды. Утварь кухонну купец по Руси торговал, а полосовое железо, что на штык али полоз не шло, аглицкие расшивы за море сплавляли. Там его плющили и даже парламент свой им покрыли. Так что, демократия аглицкая… русским железом крыта!

Про завод да хороший металл прознал владыка уральский Демидов. Он тогда на Урале хозяин был. Ну, завод… у купчишки Коробкова и... зарейдерил.
А когда большие деньги – большие дела!
Демидка немедля из неметчины анжанеров искусных выписал, чтоб по
металлу ажурное да скульптурное дело открыть. Потому как в те годы Сам-Питербурх в чухонских болотах на голанский манер выводили, и в красивых решётках да фонарях нужда была превеликая.
Чебаки же – народ пронырливый, с маслом в голове оказались: наладились ещё из чугунных кружев павильоны, что домики, ладить. В них статуэтки разные чугунные ставили, и Демидкины приказчики их на ярманки возили. Шибко всяким купцам эта чудь каслинская нравилась! Павлин-хоромами* их называли.
А в граде Новогороде на Всероссийкой выставке медаль золотую ижна* за такой павлин-хором дали. И не зря. Потому как опосля чебаков сразу на Всемирну Ярманку в Париж завабили*.
Старики-чебаки, каки в Париже побывали, бельма закатывали, губами
чмокали, рассказывали: дивно на ярманке всякой невидали было! И паровы машины, что по железным полосам ездют. И ерапланы трескучи. И кареты на резиновом ходу да без лошади.
А чугунную избушку с красивыми решётками вместо стен одни лишь чебаки каслинские изладить допетрили. Внутри статуэток - что рыбы в морде!
А у входа – израительна* девка чугунна, разволоса* (да не так, чтоб
шибко, а приглядно и в короне) с рыбьим хвостом и в чешуе, словно
русалка, стоит. Прямо как живая! Сильно похожа на их Маму-Рыбу подводну, что за чебаками в озерах приглядывала. А в руках трезубчик.
Это Демидка велел чебакам Расею изобразить. Вот старики каслинские и изладили свою Расею-Родину, как понимали!

Хранцузы охальники ходили, языком цокали, девку лапали – шибко её
чугунная стать им баская была. И в конце ярманки учали торговаться, чтоб им статуй продали. Токмо на их антирес охмурка вышла.
Приказчик заводской в то время, хмельной от хранцузской шампани, в
другом балагане ледяным квасом остужался. А у павлин-хорома чебачёнок для пригляду приставлен был. Пантуй* совсем! Тайком вкусну папиру* гаванску в рукав дымил.
Как хранцузы пристали Русь-Девку продать, он тут и перемутусился* –
вдруг передешевит! Да и что старики баить учнут:
– Маму родну продал?
Ну, и вякнул для опаски:
– Русь-Девка не продаётся!
Тут проныры-папарацци как осатанели! Магнием пыхают, чебака вверх ногами сымают! А утром все газеты новость распарижили:
– Экий патриот из Урал-Таркани* сыскался! Сам в лаптях да армяке с заплатами, а железку-статую за хранки-деньги не уступает!
Приказчик, как проведал, что из-за пендюха* каслинского на выгоду
обмишурился, схватал парю за виски и ну бузовать:
- Экой ты пепа*!
Пащелок* навесил – а оно поздно уж! Локомобиль укатил. Лишь гудок остался…
Однако хорош гудок! До сих пор в Каслях да Урал-граде Екатеринбурхе его звуком услаждаются. Поскоку за мастерство, да за дерзость лапотну, чебакам на той Всемирной выставке Гранд-приз дали!

РУСЬ-ДЕВКА

На радостях чебаки павороть* из Парижу домой шибко на телегах громыхали! Скорее чугунную избёнку ажурну в пакгауз сгрузили и порснули* к жонам пироги зобать*.
Статуй же девки чугунной приказчик повелел в свои апартаменты снести. Всё норовил рядышком присесть, чугунны бедры огладить – ощутить, чё же
такого амурного хранцузы в них сыскали?
А Руська его вдруг в загривок трезубчиком – тук! Тут приказчик и обомлел… Статуя ожила! На голову из рукомойника поплескал: уж не хмель ли шампаньская из бестолковки выходит?
Но далее – боле! Девка говорить стала. По залам ходить. И, наконец, сдогадался демидкин слуга: видно мастера каслинские столько в неё памяти дедовской о местах своих вотчинных вложили, что не ожить она просто не могла!

Много мне старики, что в заводе робили, про Руську чудную сказывали.
Кто слыхивал, как она в залах у заводчика под фисгармонию песни
медвяные* пела. Кто – как по ночам в Поповом Озерке, что у Каслинского заводу, плескалась. Кто – как горящие дома водой заливала. А кто – зрел упредь тому, как Власть Нова Кровава петухом-кочетом налетела – в заводской церкви пластом Девка на железны плиты пала да безутешно рыдала в голос!
И никому инда* в голову не втемяшилось, как это хвостата баба чугунна,
отлитая чебаками лапотными в заводе, вдруг живой стала – символом,
фетишем, легендой баской!..

Да не так ли и племя славянское, что жило на берегах Днепра, Росью
назвалось? А потом, объединившись с другими и выстояв в борьбе с судьбой да захватчиками, стало Державой Российской, что шестую часть
света дланью и крылами своими могучими покрыла.
И кто только на наши земли войной не шёл! Кто только ими не правил! Но вот чудом великим, Провидением Божьим да трудами великими предков упорных осталось и приумножилось то, что Отчизной нам стало.
И мы уповаем на неё, как на маму родную. И любим, как сестру али невесту желанную. И храним как колыбель, качавшую нас, для правнуков своих. Над нами смеётся зазнавшаяся Старуха Европа, что думаем мы часто не Головой да Кошельком, как они, а Сердцем своим щедрым.
Но в этом и есть суть наша! Наша сермяжность, наше могутное самосознание, наша милая душевность, наш свежий ум, смётка и трудолюбие…

КАСЛИНСКИЕ ПИРОГИ

На Урале всем ведомо: чебак каслинский без пирога, как гола нога без
лаптя – долго сдюжить не может. Испокон, как близ воды осели, кажен день у каслинцев - рыбный.
С зори – уха. На обед рыба копчона. Али вялена. Али фарширована. Али студенец из щучьих голов. Либо, на худой край, пельмени из пескозобов* с сеченым луком. Баски так же мелкие подлещики, пареные в сухом жару с помидорами, что консерва в томате. Либо сырок с кинзой да листом греческим под иваси…
Но самые вкуснящи – пироги. Пироги у каслинцев вельми* баски!
Под верхней промасленной коркой, как бёдры белы девичьи под панёвой*,
рыба парена косяками в жижке нежится. Жижка перцем да листом греческим вонят. Для скусу и сыти масло коровье добавлено. На дворе пирожный горячий дух аж до золотых райских врат столбом стоит, так что колесо огненно останавливатся, принюхиватся и слюни глотат.
В это время тутошние угланы*, что побойчей, на банну али избяну палубу* взгромыздываются и солнечные куски отколупывают. Да в фонари али лампадки вставляют. А иной хитрован осколок яркой в завозню снесёт, чтоб мамке посветле было выжимать у коровы молоко из сосцов.
Чебак корку верхню промаслену на кусочки рвет, в жижку всеми сторонами кунат и уметыват. Поджаристу верхнюю корку и жижку в перву очередь зобают. Семь потов прольют, пока съелозят*. Опосля за рыбу принимаются.
Рыбу чебаки в пироге всяку чтут. Но басче, когда она розна, чтоб враз сортов до двенадцати. И чтоб непременно щука была! Щуке у каслинцев предпочтенье особое. Потому как она – рыба-хозяин! Когда чебак щуку ловит, да ещё и в пироге парену видит, он сладки чувства испытыват.
Это раньше их щука в озёрах ловила. А теперь они сами её деток приручили.
Щуки у них и во дворах заместо собак шлындают. И называют их
щурогайками*. Щурогайка от зари до павечорок в хоруне* лежит, газету
читат, али по двору шастат, цепью звякат, на чужих громко брешет, а
хозяина привечат. Потому как хозяин для неё, что Бог. Любишь его – и он тебя возлюбляет.
Окромя того, он к ночи двор на жердь запират и щурогайку отпущат
провиант сыскивать. Щурогайка, не медля, на Попов Озерок, что у завода посредь Каслей, скачет. Там в воду мырят и лягушек глотат. Так враз за мырок дюжину и заглатыват.
А как наглотается – то непременно под водой в резунах сома старого ищет.
И как сыскала – в кулак наплюёт, да до тех пор, пока дыху хватат, ему
морду усату морсат!* А сому ничего! Морда у него толста и хитра.
Он и двести лет назад хитрый пащёнок был. Ишшо тогда кольцо золотое за шшоку затаил и никому не отдават. А кольцо это хмельной поп на Троицу в воду обронил. Чебаки каслинские тогда от праздника выпивши были, попа жалели и взапуски в озерке переныривались, что язи! Всё в тине кольцо искали, чтоб попу отдать, за то кагору сладкого испить да попросить грехи их в амбарной книге зачеркнуть.
И, главное, когда ныряли, все сома по-хорошему сто раз допытывали:
– Кольцо не брал?
Тот башкой мотал, плавниками крестился-божился: не видал даже!
Но, всё одно, опосля лягушкам обсказался, что за шшоку кольцо затаил. А
за лягвами не заржавет – тут же и разголдили, как бабы базарные!

Лягушки в Каслях вельми болтливы. Но их здесь, окромя сома, все сызмальства уважают. Потому как они многие годы до нонешнего голоамурного* времени и вместо радио, и вместо телевизора, и вместо хора Пятницкого, и Плейбея*-журнала были. Их здесь тьмы!
Судите сами. Посредь Каслей – Попов Озерок. А вокруг Каслей –
Силач-озеро, Сунгуль-озеро, Киреты-озеро, Большие Касли-озеро,
Алабуга-озеро, Каслишки-озеро, Иртяш-озеро, Светлое-озеро, Долгое-озеро и ещё десятков пять озёр, не считая болот, речек да запруд. Завод – вроде как
на острове, особливо весной.
Лягушки на берегах весь день друг дружку в ряске объезжают и от
удовольствия крякают. Даже ина несмышлена девка удивится:
– Гли-ко! Двойная лягушка!
Тут-то ей подружки нехитрую премудрость и объяснят. Та щеками зардеется. Отвернётся. Ан нет – всё одно подглядывать почнёт, уму-разуму учиться.
Да и дедушко иной, вроде меня, посидит на лавочке у Попова Озерка,
поглядит на лягушачьи забавы, крякнет бодро – и пошаркает к компьютеру
на сайт знакомств, с другой бабушкой поемейлить…

«Наездятся» лягушки в ряске друг на дружке – а потом ихние бабы, от
невеликого ума и лишней страсти, голдить зачинают. Базлать зачинает самая горласта лягва. И похабит товарку:
– Стерва! Стерва!
А та перебендиват*:
– Сама така! Сама така!.
И такой тут базар-ярманка подниматся, хоть святых выноси! Потом враз утихнут. Помолчат немного, словно прислушиваясь к эху, и опять зачинают…
Чебакам любо слушать лягушек. Словно баб своих, когда разлаются.
И много другого чудного про чебаков бают. Да разве всё расскажешь!
Приезжайте, поживите. Глядишь – лет через пять сами очебачитесь, как и я
вот.
Врёт, скажут, он всё про нас. Так ведь и предупреждал – что сказка!
А кто злой намёк сыскал – не обессудьте…

ЧУГУННЫЙ СОЛДАТ

Ванятка Гулёв и Костька Мурашкин сызмальства друзьями были. Как-то плавали в лодке по озёрам да и зарулили на Железки. Костерок запалили и стали окуней ловить. Смотрит Ванятка: костёр догорает, надо огонь подсытить. И пошёл плавнику пособирать. Так до камня большищего на берегу добрёл. Глянул за него - и обомлел!
Девка разволоса, хвостата, блескуча, что дельфин, лежит на песке, облокотясь на локоть, в волнах плещется. Рядом сом огромный. Понял сразу, кого увидал! Хотел к Костьке бежать, да ноги, как отнялись. Сердце колотится! В виски стучит!
Так и не помнит, сколько простоял, на красоту любуясь. Потом всё же выстоялся на ветерке и бегом-бегом к товарищу. Захлебываясь, рассказывает. А тот не верит. Однако всё же с ним пошел.
Подобрались к камню – глядят, а на берегу только кряквы непуганые перья чистят. Поднял товарищ Ванятку на смех, а тот всё одно твердит: видел легенду Каслинскую.
В школе учительнице рассказал, та внимательно выслушала и говорит:
– Богатая у тебя фантазия, Ваня. Учиться тебе следует на художника али на скульптора.
И Ванятка её послушал. После школы в техникум уехал, профессию скульптора получил. Домой вернулся и много в заводе робил. Разны фигурки лепил, тарелки ажурны, шкатулки. А мечта одна жила: что-то такое сделать, чтоб на века осталось.
Сперва удумал родной город литьем украсить. Потом решил фигуры мастеров каслинских изваять, что славу городу создавали. А после друга мысль пришла – Солдата Чугунного изладить в память тем землякам, что погибли в Большую Войну.
Долго лепил, всё делал да переделывал. А как устанет, пойдёт к воде. Часами в одиночестве у озера сидит, на волны смотрит.
Ины уж говорить стали, что не получается что-то у Ивана. Заболел, видно...
Да не тут-то было! Вскоре пригласил к себе в мастерскую руководство заводское да власти местные – и все ахнули! Стоит солдат, как живой. Могучий и грустный – глаза прикрыл, словно о товарищах, что за Родину полегли, вспоминает.
Костька Мурашкин к тому времени литейщиком стал. Он солдата-то и отлил из чугуна. И решили его у памятных плит на кургане, что вырос от горстей земли с далёких могил, у Попова Озерка поставить. Рядом огонь вечный зажгли.
Но странное дело – пропадать стал Солдат Чугунный. То месяц его нет, то год. Куда девался – никто не знает.
Потом все же ясность настала. Робяты, что со службы приходили, сказывали, что в горячих точках частенько парня с Урала видели, которого пуля не брала. И догадались – куда это солдат на время пропадает. Русь Родимую от новой беды охранять!

КАК ДЯДЯ ПЕТЯ В САМ-ШТАТЫ ИЗРЕИВАЛ*

В Каслях большинство домов задами к воде выгадывают, чтоб прямки в
ближни али в дальни озеры рыбалить плыть. А у Сосновских мужиков – это улица у самых Вишенных гор – за огородами елань.
Но, как известно, в Каслях мужики с маслом в голове. И однова собрались
сосновцы гужно и уговорились за огородами ворот, вроде колодезного,
поставить да озёра к домам подтягивать. Для ворота в заводе хорошую цепку да крюк стюхтерили. Как надо рыбы, соберутся суместно, крюк раскрутят над головой, что пращу, да за московскую трассу в Вишенны горы запендюрят.
А там, у подножья гор, озеро Светленькое – ой, и рыбное! Ой, чистехонькое!
За берег его якорем, как за губу пальцем, уцепят – и ну ворот крутить.
Цепка наматыватся, крюк берег тянет – озеро к Сосновке и причаливат.
Трассу московскую перекроет, транзитны машины тормозами завизжат,
шоферы из кабин повыскакивают, мордами раскраснеются, заматерятся - а
мужики каслинские уж цепку шкворнем в земле укрепляют и скорехонько, кто в исподнем, кто нагишом, китайские сети в огородах поперёк озера бросают.
Как все мережки установят, свистнут для опаски, чтоб всяки любопытны
бабы да девки от берега отошли, – и шкворень из берега выдергивают. Озеро, что туга резина, в горы и улетат. А на кольях между грядок снасти остаются, полны рыбы да раков. Рыба хвостами хлещет, чешуей блескат…
Её бабы да мальцы в плетены корзины собирывают, да первым делом прямки на московскую трасу кто на тачке, кто на лисапеде, а кто и на мотоцикле «Ирбите» наперегонки поспешают. Там транзитный транспорт давно уже стабунился. Молоды шофёры зубами клацают, что раки клешнями.
А стары транзитники уж знают, что инда* Каслей стряли, то вскоре рыба
свежа появится. Некоторые в корыты да фляги молошны поболе берут, чтоб поближе к Москве с выгодой перепродать. А бабы каслинские не жалятся. Почти задарма рыбеху сбазаривают. Знают: надо будет свежей – мужики сызнова озеро подтянут. Делов-то: крюк в горы Вишенны запендерить!
Только однова оказия случилась. Дядя Петя Сутормин, старичок здешний, замешкался. Внуки посулились на пирог придти. Так он дли камышей дополнительну мережку кидал. Мужики-то, как завсегда, перед тем как шкворень из берега вынуть, посвистели. А дядя Петя глуховат был: он сызмальства на пилораме робил. От визгу пильного слух пригасился.
Пока кибасья*, что в коряге застряли, ослобонял – тут крюк и вынули.
Ну... и улетел он вместе с озером! Да так разогнался, что за камыши не удержался, из воды высклизнул – и далее, что рейтузы, надутые ветром, полетел над Державой.
Сперва его над Карабаш-горой видали. Потом над Сам-Петербухом замечен был. Моряки с плавбазы, что у Норвегии рыбалили, опосля сказывали, что над Морем-Окияном его отборный мат слышали. Потом и над Сам-Штатами оказался.
Тут, правда, скорость летуна падать стала… Испужался дядя Петя, что придётся на старости лет на чужбине жисть нову зачинать. И стал руками, что тюлень ластами, загребать. Так по сырым облакам до своей баньки и допластался. Плюхнулся на завалинку. Шапку снял – а с головы пар, как от самовара…
Жонка вышла в огород и руками вплескнула:
–Эк, ты, старый, в бане ухайдакался! – и скорее – за холодным квасом.
А у ворот уж УАЗик тормозами заскрипел. Входят строгие особисты и прямки по грядкам к дяде Пете.
Это Сам-Штатовский госдеп уж русскому генштабу депешу запендюрил: «Так и так, други русски, разве у нас с вами опосля Паурса уговору не было -
в чужом небе на ерапланах не шастать, в бинокли диспозиции не вызнавать,
а только со спутников шпиёнить? А вы не только соглядатая к нам
заехиднили, да ещё и аппарат-невидимку вместе с ним в наших атмосферах
испытали. Мы пилота видели, а аппарат - нет. Извольте любезны быть и
разъяснение дать: как так крыльев нет, фюзеляжу нет, а пилот есть, да к
тому ж в кармане оружие – нож-складень. Да ещё мы на магнитну плёнку
записали, как он в нашем суверенном пространстве слова ваши непотребны
про нашу мать-перемать Американску орал».

Особисты наши враз всех агентов на ноги подняли и про дядю Петю, ещё
пока он и до банной завалинки не долетел, уже всё прознали. Строго вопрошают:
– В Сам-Штаты изреивал? Нож в кармане таил? Матершинничал?
Дядя Петя наробел вовсе! Сидит сам не свой, ноги онемели, но
отнекиваться не стал. Всяк чебак каслинский знат: коль в мережу угодил, потрошить обязательно будут. Всё и обсказал.
Зрит – у особистов аж щёки от смеха распирает, но виду не подают: фасон
блюдут. Однако времена уж прежни лагерны минули, чтоб зазря обижать.
Да и у гэбэшников наших и Сам-Штатовских црушников давно своеобышна игра завелась – трунить дружка над дружкой. Чё не побаловаться за бюджетны деньги - в шпиёнски игры, что в преферанс, не перекинуться?
Поэтому «васильковые фуражки» строго Дядю Петю выслушали. И, упредь тому как црушникам ответ отфутболить, дядин Петин складень о камень затупили-зазубрили и по скайпу в Сам-Штаты тилиснули: «Было, - де, - дело. Это дядя Петя Сутормин вас перебулгачил, когда круг земли изреивал из-за рыбацкой азартности. Однако не струшнитесь* и не сумлевайтесь: складень у него тупой, а сам он не суеумный*, а вовсе сундуй*. И для вас никакой опасности не сулил. По-пастушески же он вашу мать-перемать капиталицку крыл – с перепугу, чтоб не сгадовать* сверху, аки переевший голубь».
Ну, чё Сам-Штатным црушникам делать? На скайп зырят – нож тупой. На рыбалку, тоже как уик енд случится, так завсегда с Джим-тоником фордячат. И тоже хорошо ведают про это азартно дело. А был ли какой ераплан круг дяди Пети – где докажешь? Потому что не только сбить, даже прицелиться не успели, как дядя Петя руками, что ластами, уж за Аляску угрёб.
Короче, смутусились* они со своей «Соней-обороной» противоракетной. Не то, что наши зенитчики!
Ох, как памятны те времена, когда их Паурса почти над Екатеринбурхом
прямо в стратосферах морснули. Тогда гору всяких обломков для доказательства шпионской пакости црушной насобирывали. Да и Паурс во всём признался, что летел Шоколадинск да Мороженск, которые как раз дли Каслей в лесах схоронены, на хитроплёнку сымать.
Тем Сам-Штаты и утёрлись. А особисты к дяде Пете уж который год повадились, будто всё его дело доследуют. Часто и начальство ихнее для чёткого контролю приезжат. Допросы, ясно дело, без свидетелей. А для конспирации… на природе.
Но мужики каслинские сказывали про эти допросы! Видели из камышей, где они свои мережки от других рыбалей завсегда сторожат, как особисты коньяк-балык выкладут, ушицу съелозят и, как бы со строгостью, при включённом диктофоне, изведывают:
– А ты, дядя Петя, не видал ли ещё чё над Сам-Штатами, когда ластами грёб?
А как не видал? У дяди Пети глаз плотницкий, приметливый. А где прищуром не ухватил, там складной метр из кармана доставал, да сверху промеривал.
Чисто всю Сам-Штатовскую диспозицию как новодельный комод знат.
Но чебацка хитринка в нём завсегда была! Сразу всё не выкладыват. Догадыватся, что у «васильковых фуражек» на коньяк-балык расходна статья имеется. Потому секреты по чайной ложке цедит.
Да и друго знат: работа у робят трудная. Вот и решил: пушшай они почаще к нему на природу выезжают. Своего клоповнику с ароматной ушицей искушают да и его, старика, лишней чаркой попотчуют.
А секретов он про Сам-Штаты ещё много сгадает*. Но главну тайну – пока таит. Про то, как с Сам-Штатами справиться, коли нужда придёт. Для этого Попов Озерок… к Вишенным горам воротом притянуть. А его, дядю Петю, на дне Озерка в бочке с воздухом заякорить. Опосля запендюрить в стратосферы!
А как Озерок над Сам-Штатами очутится, дядя Петя пешней дно у озера
продолбит. Тут от старых калош да бутылок, что в сома кидали, да тины
болотной на всех стритах заторы сделаются! А от лягвиного ору пендосы вовсе обрезгуют*. Да ещё, ежели в это время на дне транзитна ядерна субмарина окажется, то и вовсе америкосам карачун! Как зачнёт она Булавами-ракетами направо-налево гваздать, тут небоскрёбы краковяк и запляшут.
А откель субмарина? Так это друга тайна. Видно, настала пора и вам рассказать…

ШОКОЛАДИНСК И МОРОЖЕНСК

Побежала как-то шалава щурогайка на Попов Озерок, по обычаю, сома
мордасить. Глаза зашшурила и мырнула. А открыла – и обомлела! Вместо сома на дне громадна подводна лодка таится. Перископ из воды подняла, по сторонам повертела, свежим воздухом, как ноздрёй, посипела, втянула трубу подглядну обратно, как черепаха голову - да и ушла в тоннель под завод на Иртяш-озеро.
Щурогайка, как ошпарена, пробкой из воды стрелила и поскакала домой на трёх лапах, четвертой пасть прикрыв, чтоб не проболтаться, пока бежит. С визгом в горницу залетела и принялась хозяину дивну новость сказывать.
Чебак вначале не поверил. Откеда больша подлодка посредь Каслей? Однако по родным пошёл (здеся испокон так заведено – скользку новость
сперва среди своих обсосать), братовьям да сватовьям всё поведал. Те давай вспоминать – и суместно всю правду разнагишали.
Кто перископ на Касли-озере видал, кто на Киреты-озере, кто на
Сунгуль-озере, а кто на Силач-поганке. А ины трубу подглядну и в самом глыбоком Иртяш-озере зрели. Это их-то Сам-Штатовский Паурс на хитроплёнку сымать прилетал!
И поняли чебаки: лодки плывут в дальни окияны Державу заслонять. А откеда они – ясно дело! – Мороженск их клепает. А Шоколадинск ракетами нагружает. Где тут Сам-Штатам сдогадаться, что подлодки посредь России на Урале рукоделят!
Про хитрость эту наши ещё после Большой Войны сдогадались. Тогда Власть Краснопуза шибко бойка была. За одну ночь за Иртяш-озером да Силач-озером два большищих города насекретила. А когда насекретили – чебаки как бы не заметили. Потому как особисты шибко зыркать по сторонам заказали.
Но пошёптываться между собой каслинцы начали, особливо когда рыба в некогда чистом Силач-озере вдруг подванивать стала. Да ишшо друго появилось: как дожжик помочит, так грибы да ягоды в лесу, что бубенцы, зазванивают. Придут бабы в лес – а ягоды легонечко звенят. Словно комарики поют.
Грибы же – что бубенцы, звонкими динь-донами переливаются. А какой чебак звенящих грибов да ягод поест – так вскоре мрёт! Повезут его к фершалу – тот поглядит, устало зевнет и ляпнет ерунду каку-то: рак, де, завелся… Чудно чебакам – как в чебаке рак может завестись? Рак – в воде живет. Да в чистой!
А тут – в человеке… Врач, одно слово!
Ещё удивительно: семьи чебацкие вдруг из городу исчезать стали. Смешно, прямо! Вечером легла семья спать, а утром её нет. Куда исчезли – никто не знат. Почесали чебаки затылки и решили, что глаза блазнить начали.
И то правда – случаев вон сколько было! Тихохонько плывут, по старой привычке, на Силач-озеро лещей браконьерить, глядь - а там у ворот секретного Мороженска огромная куча калош. Многие в тех калошах знакомые соседские мокроступы видали.
Потом уж Власть Краснопуза в телевизоре в Перестроешны года проболталась: города, де, эти - Шоколадинск да Мороженск - для производства тайного оружия насекретили.
Ну, чё тут с властью спорить. Власть, она всегда знат – што народу лучше.
Только не разумеют чебаки – зачем раков поганых у них в животах разводить? Взяли бы, да для скорости пешнёй всех перелобанили! Да и – за горушку! Всё одно там быть…
Спросят меня ещё про одну тайну: как подводна лодка посредь Каслей-то
объявилась? А всё просто. Узнал я про то от моего хорошего товарища с вишнёвского рудника. Парни они не каслинские – особенные! Тесного пространства да жуткой толщи над головой не боятся. В шахтах рудных обвыкли. Вот и берут их в подводники.
Правда, допытывал я друга Кольшу про иное: верно ли бают, что на дне Бермудского треугольника пирамида стеклянна таится?
– Сказки, – говорит, -- всё это, но тайна есть. Мы в Бермуды завсегда от американцев убегали. Имеется там в тёмной пучине вход в подземный тоннель.
Американцы нас по Атлантике ищут – а мы уже на Дальнем Востоке в Вилючинске. Или на Севере в Северодвинске. Или ещё где. Туннели выходов много имеют. Но о них только в генштабе знают!
А вот кто и когда эти тоннели построил, никому не ведомо…

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПАВЛИН-ХОРОМА

После Великой войны опять начали в России «камни собирать» - не только хозяйство, но и культуру восстанавливать. Тут Каслям и праздник вышел!
Прознали в большом Урал-городе Екатеринбурхе учёны грамотеи про чудоКаслинско Хвостато, Подводно. Прикатили кавалькадой на «Победах» да на «ЗИМах» и давай рыскать-спрашивать: где Русь-Девка таится?
А кто теперь уж знает!.. Кто её на Каслях-озере видал. Кто на Иртяш-озере. А кто и вовсе в горах Вишенных, где покосы сейчас. Будто лежали они там суместно с Хозяйкой горы Медной да с печалью и надеждой на землю нашу Русскую смотрели…
Показали лишь учёным грамотеям в крапиве у забору остатки чугунного
павильону, с которым деды-прадеды в Париж наведывались. Тут и ахнули профессора да академики: лепота-то какая изоржавилась! Давай по Каслям сызнова шлындать, стариков сыскивать, которы про мастерство дивное стародавнее ещё помнят, да выведывать, есть ли у них мочь починку диковинке баской изладить?
И старики сыскались. Да и как не сыскаться - внимание, оно и кошке
приятно!
– А чё, – говорят, – сробим!
И сробили. Девку чугунну, правда, без хвоста, а в долгой юбке отлили. А из чешуи словно кольчужка получилась. Голову разволосую шлемом покрыли. А в руки заместо трезубца мечик вложили. Словно воительница!
Похожа, статна – а не жива. А кака она была – Русь Старозаветна – уж никто и не помнит. Одно говорят – лепота! Как узришь – сердце враз застучит. Будто маму родну в молодых годах узрел. Али невесту любимую. Солнышко ненаглядное! Звёздочку лучистую! Цвет-первоцвет аленький! Незабудку голубенькую! Глазки анютины детские, наивные! Разрыв-траву плакучую али цветенье папоротное… Трель соловьиную. Пошлёпки босых ног детских после дождя по теплым лужицам. Посвист ласточкиного полета…
Эх, слёзы мои горючие! Слёзы пламенные! Не жгите душу! Не ворошите память о былом! Прошла пора славная, сгинула… Даст-то Бог – новая слава Руси настанет!

И уж скоко лет павильон Каслинский в Урал-городе стоит, гостей пленят. А мало кто знает, что Русь-Девка там нарошечна. Настоящая-то в наших озёрах, что как раз посредь Державы Руской. Стары тайны да заветы хранит. А кто ей полюбится – силой и удачей награждает. В нищих духом – надежду вселяет. Обезноживших окрыляет. Заблудшим свет дальний показывает. Повинившихся – милует. Зазнавшихся – отрезвляет.
Многие хитрованы сюда заезживали, да не каждому она открылась! Но были и такие, с кем беседу держала.

* * *

Ины спросят: а сам-то Русь-Девку зрел?
Я у Попова Озерка на скамеечке часто сижу. Как-то солнышко за Вишенны Горы спать завалилось. И луна уж с медным тазиком в баню небесну ополоснуться пошла. Слышу – булькнуло что-то у берега. Пригляделся – две чёрны фигуры из камышей возникли.
Обмер я. Не шевелюсь, а сердце колотится: ужель легенду старозаветну узрел? Чу! Ползёт ко мне кто-то. Да бутылки, битые здесь шалопаями
неразумными, телом раздвигает, плавниками по пивным банкам брякает.
И вскоре оказался дли меня огромный сом. Тяжело дышит, в глаза смотрит,
а один глаз уж с бельмом. И с передыхами говорит:
– Передай Дяде Пете Сутормину, что Сам-Штаты давно наш секрет выведали. Знают: русский народ для Родины да Победы ничего не пожалеет! Даже жизни своей! Так что воевать они с нами не станут. Будут только подзадоривать и с другими стравливать, чтоб вконец нас в стычках ослабить… А мы уж сами себя… ежели опять обманемся, погубим. Вот тогда страну нашу уже без нас, как пирог сладкой, поделят. И ещё, чебакам Каслинским скажи, рухлядь всякую пусть в Озерок больше не кидают. Да щурогаек своих на меня не науськивают. Я кольцо золотое Руси-Девке давно отдал…
И уполз в Озерок.
Гляжу, а поверх воды след то ли золотой, то ли кровавый колеблется,
словно сом весь изрезался об стекло бутылочное, что тут у плит памятных
пендюхами сопливыми набито.
…А другая чёрна фигура на берегу молча стояла. Только глаза, что звёзды небесные, в душу заглядывали. Да тело чешуйчатое, что Северное Сияние, переливалось.
И понял я, кто это был. И сладко на сердце стало! Радостно! Не ушла она от нас! Живёт в озерах наших! Ждёт, родная, когда мы о ней без корысти своей мелкорыбной да неразумности лапотной, как о Маме Любимой, нас вскормившей, вспомним…

На сём и прощаться пора.
Дедушка Гена.

СЛОВАРЬ ТРУДНЫХ СЛОВ

*Слова даны в порядке их первого появления в тексте

ИМАТЬ – ловить, хватать (Толковый словарь живаго Великорусского языка
Владимира Даля, далее – Словарь Даля).
ПАЩЕНОК (бранное) – щенок, молокосос (Словарь Даля).
ДЛИ (калуж., смол.) – у, возле (Словарь Даля).
БУЗОВАТЬ (тамбов., калуж.) – сечь, наказывать (Словарь Даля).
ЗАПЕНДЮРИТЬ – забросить, закинуть (каслинское выражение).
ЗАВОЗНЯ – сарай, стайка, помещение для скота.
СПРОВОРИТЬ – сделать быстро, проворно (каслинское выражение).
МОРДА рыбацкая – приспособление для ловли рыбы, сплетенное из талиновых
прутьев. Вход напоминает воронку, войдя в которую рыба остается в
плетеной части, из которой ее достают, открыв отверстие сзади, заткнутое
травой или закрытое сплетенной крышкой.
ПОШАВА – мор (Словарь Даля).
СТЮХТЕРИТЬ что-либо (калуж., псков.) – стюрить, стянуть, стащить,
украсть (Словарь Даля).
Каслинская фамилия РыбАловлев пишется через А.
ПЕЛЕХТАТЬ – пеленать (Словарь Даля).
ПАВЛИН-хоромы – шутка автора, не лишенная смысла, прозвавшего так
красивые павильоны из ажурно отлитого чугуна.
ИЖНА, ижно (союз) – ажно, инда, даже (Словарь Даля).
ЗАВАБИТЬ ловчую птицу в избу – зазвать, заманить вабилом (Словарь Даля).
ИЗРАИТЕЛЬНАЯ – красивая, прекрасная, восхитительная.
РАЗВОЛОСАЯ (баба) – растоволосая, простоволосая и растрепанная (Словарь
Даля).
ПАНТУЙ - пентюх, самодовольный дурень (Словарь Даля).
ПАПИРА – папироса (Словарь Даля).
ПЕРЕМУТУСИЛСЯ – испугался (Словарь Даля).
УРАЛ-Таракань – словообразование автора, в котором слышится
общеизвестное название сказочной глуши Тьму-Таракани.
МОРДАСИТЬ от мордасы (множ. число от морда) – съездить по мордасам.
(Словарь Даля).
ПАЩЕЛОК – пощечин (Словарь Даля).
ПЕНДЮХ – лентяй или вялый, неуклюжий работник; болван, который только
ест да спит (Словарь Даля).
ПЕПА – толсторожий дурень (Словарь Даля).
ПАВОРОТЬ – обратно (Словарь Даля).
ПОРСНУТЬ – броситься, поспешить (каслинское выражение).
ЗОБАТЬ – есть, жрать, набивать зоб, брюхо (Словарь Даля).
МЕДВЯНАЯ песня – сладкая, медоточивая (авт.)
ИНДА – даже (союз, выражающий предел до чего, крайность, крайнюю, высшую
Степень)(Словарь Даля).
ПЕСКОЗОБ – мелкая пресноводная рыба типа гольяна (Словарь Даля).
ВЕЛЬМИ – очень, крепко, шибко, сильно, гораздо (Словарь Даля).
ПАНЁВА – юбка, понёва (Словарь Даля).
УГЛАН – парень, малый, подросток, | болван, повеса, шалун, баловник
(Словарь Даля).
ПАЛУБА – крыша, кровля, потолок (Словарь Даля).
СЪЕЛОЗИТЬ - выхлебать, съесть (Словарь Даля).
ЩУРОГАЙКА – на южном Урале щук подразделяют по размерам: гвоздик,
щурёнок, щурогайка, щучка, щука.
ХОРУН – конура (Словарь Даля).
МОРСАТЬ – бить, превратить лицо в «клюквенный» морс (каслинское выражение).
ГОЛОАМУРНЫЙ – составное слово из голый и амурный, насмешка над словом
гламурный (авт.)
ПЛЕЙБЕЙ – насмешка над названием журнала для культурных
плебеев «Плейбой» (авт.)
ПЕРЕБЕНДИВАТЬ – передразнивать, перебивать (Словарь Даля).
ИЗРЕИВАТЬ – от реять, летать (авт.).
СТРУШНИТЬСЯ – пугаться (Словарь Даля).
СУЕУМИЕ – суетный ум и его учение, безумие (Словарь Даля).
СУНДУЙ – неповоротливый человек, мешок (Словарь Даля).
СГАДОВАТЬ – сблевать, стошнить (Словарь Даля).
СМУТУСИТЬСЯ – стесняться (Словарь Даля).
СГАДАТЬ – выдумать (Словарь Даля).
ОБРЕЗГОВАТЬ – признать, назвать поганым, гадким, нечистым
(Словарь Даля).