Когда Больша Война осколками Русь пахала - на поле бранное не всех посылали.
И в тылу надо было робить: в заводах да полях пот проливать, ребятишек учить, в госпиталях изувеченных людей долечивать.

Но во время битвы просила душа хоть на миг от тоски смертной ослобониться.
Хорошо с этим справлялись певцы, танцоры, артисты иного жанра.
Опять же клоуны народ смешили.
Вот и Карандыш на этом поприще блистал.
Удалось ему удачну репризу придумать – фашиста филаткой выставить.
Карандыш Хитлерские усики под нос наклеил – ну сущий Супостат!
Токо махонький.
А потому и вовсе смешной.
Для большей хохмы выходил на сцену с большищим, но плохо кормленным псом, которого Енералом Гнидарианм обозвал.
Много они мест исколесили. И по фронтам разъезжали, и по стране, и в Касли как то актерская судьба закинула.
Завод-то у нас тогда в три смены на войну робил..

Но, к несчастью для Карандыша, в рыбных Каслях пес его плюнул на бесприютну актерску работу и ускакал каслинских щурогаек обхождению да манерам столичным учить.
Однакоть - Карандышу на сцену пора!
В бывшем доме заводчика, что у Попова Озерка, клуб был, и в нем долгожданный концерт.
Народу битком!
Выскочил Карандыш в скверик, вокруг фонтану обежал – кричит:
- Енерал! Енерал!
А тот уже за щурогайками, похотливый нос вытянув, бегат.
Те от таких неожиданных амуров хвосты задрали - заманивают заезжего Плейбея в камыши лягушек искушать да амуры покрутить.

Что делать? Нельзя концерт сорвать!
Смотрит Карардыш, а дли клуба неразумна Параньки Чеботарихи щурогайка – суетится.
Все не поймет, зачем народ собрался – то ли свадьба, али похороны – радостно лаять, али тоскливо выть?
Карандыш мигом смекнул, что это его спасение.
Шляпой ее накрыл и - на сцену.
А сам под шляпой кусок рафинаду сует.
Тут суметлива каслинска сучка, окромя лягушек ничего слаще не едавшая, в артиста сразу по уши и влюбилась.
Сахар в зубах зажала, словно лыбится. А сама рафинадину тихохонько языком полизыват. Сласть то кака!
Клоун шляпу поднял – а собака лыбится!
Зал в смех – Параньки Чеботарихи пустолайка– лыбится!
Клоун шляпой накроет и спросит:
- Енерал, тебе русс зольдат в морду дал?
Шляпу подымет – а щурогайка опять лыбитца!
Щляпой накроет и снова спросит:
- А еще пинка под зад хочешь? - Шляпу подымет – а щурогайка сызнова лыбится.
Кто то из зрителей уж по полу валяется.
Дивятся: как так пискун московский сумел тощую щурогайку Паранькину за одну минуту лыбиться обучить?
Так всем пондравилось, что потом Карандыш с этой репризой полстраны проехал.
А страна–то у нас большая. Пока до Владивостока докатил, Паранькина щурогайка состарилась и околела.

Клоун в разных городах всяких собак перебрал, а лучше каслинской нет.
Тогда Юрку Микулу-солдата демобилизованного, что у него в то время на подхвате был, в Касли сманил.
Карандыш, хоть мелконькой ростом, ох, и хитрой оказался.
Они клоуны делятся - на рыжего и главного.
Главный, вроде как начальник, а рыжему все оплеухи достаются.
А Карандыш ростом метр со шляпкой, голосу писклявого, с усишками, как у Хитлера.
Юрка же - бравый парень, только что с фронту пришел.
Ну, короче, никак нельзя, чтоб мелкота всякая с усиками под Хитлера да не воевавшая бывшему бравому солдату каверзы устраивала.
Так Карандыш и тут сдерибасничал: предложил Юрке:
- Давай, я, для виду, буду рыжим, а ты главным. Но только знай, в жизни – будет все наоборот. Это на фронте ты был герой, а здесь – мой ученик.

А Юрке все равно – лишь бы выступать. Шибко артистом стать хотел.
Но Карандышу уговору мало – он еще Юрке и каверзы устраивал.
И в Каслях изголился.
Народ собрался на представление в клуб, а Карандыш, на сцену высеменил и объявил, что сейчас будет выступать великий московский артист Юрий Микула.
А Микулу тогда и вовсе никто не знал.
Выходит он на сцену, смущается, правой рукой левое плечо чешет, левым башмаком правую ногу трет. А Карандыш бегом-бегом в оркестровую яму, которая дощечками прикрыта, и затаился.
Юрка что-то говорить зачал и от волнения по сцене ходит. И как над Карандышем очутился, тут проныра одну дощечку и отодвинул.
Юрка в яму – грох!
Зал в хохот – думали так и надо.
Но Юрка, хоть и больно ногу зашиб (потом гипс пришлось накладывать) - да парень с фронту – не такое видал, вылез и пошел анекдоты рассказывать.
Тут зал еще громче регочет.
Короче, Карандышу на сцене после Юрки и делать уже неча.
Пока Микула народ смешил, Хитлеренок с кульком сахара на Попов Озерок кинулся щурогаек заманивать.
А там их всегда полно.
Кто провианту добыть, кто – морду сому натреушить.

Так вот и исполнили оба свою мечту: Карандыш – нову сметливу собачку сыскал.
А Микула – славу.
Его находчивость здеся до сих пор вспоминают.
Потом он в кино снимался. На фильмы – всеми Каслями завсегда ходили.
Хохотали, вспоминали его приезд.
А щурогайки каслинские далеко пошли. И этому уже другой Юрка - Гагара поспособствовал.
Но о том рассказ далее…